* * *
- Мураки, Верховный Магистр просит вас прийти в Озерный садик.
- Спасибо, господин учитель - поклонился юноша, легко слезая с подоконника, и Магистр Песнопений одобрительно скользнул взглядом по стройной изящной фигуре.
- На твоем месте, Мураки, я сделала бы вид, что меня здесь нету.
- Я не могу, Цуруко. Кейшер прекрасно знает, что я - здесь.
- Ну как знаешь. Ты - главный. Только я надеюсь, ты не станешь возражать, если мы с Орией, совершенно случайно, ясно дело, прогуляемся в ту же сторону.
- Зачем? - напрямик спросил Мураки, приводя одежду в порядок.
- Безо всякой особой причины. - Пожала плечами Цуруко - просто мне кажется, будет лучше, если кто-нибудь увидит, как ты заходишь в этот самый Озерный Садик. И выходишь оттуда, если ты понимаешь мою мысль.
- Сомневаюсь, что Кейшер хочет убить меня собственными руками - это вышло из моды.
- Лучше подстраховаться.
Мураки заколебался.
- Н-да. Что ж... пусть так.
- Поторопись. Не хорошо заставлять Верховного Магистра ждать, - коротко сказал Ория.
- Я смотрю, вы пришли все втроем... - хмуро заметил Кейшер. Если он и желал им доброго вечера, то успешно это скрыл. - Какая нежная дружба... Ничто не может разлучить... даже то, что вашего друга приглашают на встречу, а вас туда никто не зовет... - он уничтожающе посмотрел на девушку, но смутить Цуруко было делом нелегким, так что взгляд его пропал впустую, - я хотел поговорить с вами, Кадзутака, о полученной вами степени.
- Но я еще не получил степени, - удивился Мураки.
- Именно об этом я и хотел поговорить. Вы, Кадзутака, единственный из всех учеников вашего возраста не выполнили еще задания Магистрата и не получили необходимой выпускной степени. И это притом, что у вас один из самых высоких суммарных баллов за всю историю существования Девятого Магистрата. Хочу признаться, что меня это безмерно удивляет.
Мураки из всех сил сжал кулаки, глубоко вонзив длинные острые ногти в ладонь. Не надо обращать на это внимание. Не надо обращать внимание на хорошо разыгранное удивление, как будто Кейшер не знает, что Мураки вернулся в Магистрат, после того, как в больнице ему заново собрали половину костей - последствие автомобильной аварии. После того как похоронил свою невесту. После того как получил совершенно новые непонятные до конца и пугающие силы. После того как едва не погиб Ория.
- Я готов получить и выполнить любое задание, господин Верховный Магистр.
- Очень хорошо. Мне тоже кажется, что ждать дольше уже не имеет смысла. У меня как раз есть подходящее задание для вашего посвящения, Кадзутака. Вы слышали про Острова Безымянных?
- Только то, что и другие. Остров - остаток древнего материка. Лежит на севере, не в составе, но недалеко от затерянного архипелага. Вместилище древних Богов, не имеющих имен. На Острове храм, живут множество жрецов и жриц. На архипелаге этим Безымянным Богам поклоняются. Когда-то храм был безмерно Богат, теперь нет. Конкурируют, но не слишком остро с Королем-Богом. Безымянные собственных тел не имеют, все свое воплощение осуществляют через Поглощенную - главную жрицу с отнятым Именем.
- Хорошо. А про нож Неназванных?
- Уменьшенный аналог меча Неназванных. Роднит Поглощенную с Безымянными Богами.
- Очень хорошо. Привезите его.
- Кого, простите? - расширил серые глаза Мураки.
- Нож Неназванных, - спокойно сказал Кейшер, глядя на окаменевших от удивления молодых людей.
- Вы не можете отдать такой приказ! - вспыхнула Цуруко, - никто еще не возвращался с Острова Безымянных!
- Кто из нас верховный магистр, назначающий задания для посвящения, госпожа Ямакита? Вы или я?
Цуруко дернулась, но Ория крепко сжал ее руку.
- Вы.
-Ах, правда? - саркастически рассмеялся Кейшер - а я было подумал, что совсем наоборот. Кадзутака, вы слышали мое задание. Ответ дадите утром, как требует обычай. Ступайте.
Они трое вышли в полном молчании. Только Цуруко, сантиментов не любившая, вполголоса сыпала отборную брань в адрес Верховного Магистра.
- У тебя есть право отказаться и потребовать другое задание, - тихо сказала девушка, когда они пришли в библиотеку.
- Этим правом никто не пользовался уже триста лет, - возразил Ория.
- Все равно, его никто не отменял.
- Я думаю, что Кейшер на это и рассчитывает, - подал голос Мураки, - вряд ли он всерьез желает, чтобы я поехал на Острова Безымянных. Скорее надеется, что я попрошу заменить мне задание. Мне очень не хочется уступать такому давлению.
- А умереть в двадцать четыре года тебе хочется?! - взвилась Цуруко, - никто еще не выбирался с Острова живым!
- Это не совсем так. - Подал голос Ория, - Такии удалось вернуться с Острова.
- Такия умер через полтора месяца после возвращения!
- Это могла быть случайность - тихо сказал Ория.
- Ты сам-то в это веришь? - резко бросила Цуруко. Ория промолчал. - Я согласна, что для посвящения следует приложить все свои силы, но это не значит, что надо бросаться выполнять заведомо невозможное задание только потому, что Кейшеру вожжей между шаров заехали! Надо отказаться, - она посмотрела на Мураки.
Тот рассеянно курил, глядя в окно. Потом повернулся к Ории.
- А ты тоже считаешь, что мне надо отказаться?
- Сердцем - да, считаю, - медленно произнес он - но разумом понимаю, что мы с Цуруко хотим только, чтобы ты был счастлив. А тебе для этого надо поступить так, как велит тебе честь.
Цуруко открыла было рот, но передумала и кивнула:
- Только когда будешь слушать старушку-честь, не забудь, пожалуйста, сладкий мой, что на свете есть, по крайней мере, два человека, которые очень расстроятся, если ты не вернешься.
Мураки пообещал помнить. Остаток дня он провел в библиотеке, читая все подряд, где хоть как-либо упоминался Острова Безымянных. И чем больше он это все читал, тем сильнее уверялся в том, что подозревал с самого начала - ехать на Острова это самоубийство. Оставался только один вариант: завтра при всех девяти магистрах заявить об отказе от этого задания и просить о замене. Это будет самым правильным. Только куда деть собственную гордость?
Когда Мураки шел спать, он все еще не знал, что сделает завтра. Но проснулся с уже принятым решением.
         *
Пожалуй, он был не совсем готов к такому повороту событий. Итак, он на Острове Безымянных. В самой святая святых, в лабиринте под храмом, где присутствие Неназванных чувствуется так сильно, что Мураки вынужден использовать почти все свои немалые силы, чтобы поддерживать хоть какой-нибудь защитный экран. Если бы его задача сводилась бы к заурядному воровству, выполнение ее теперь не потребовала бы большого труда: оставалось только найти артефакт и выбраться отсюда, что с его новыми силами тоже не могло представить особых трудностей. Однако, чтобы добыть нож Неназванных, нужно было разыграть раунд непосредственно с Поглощенной. Значит, необходимо выдать себя. Мураки сжал зубы и, хотя весь его разум кричал, что это самое глупое, что только можно придумать, навел свет. Ровное магическое освещение мягко показало Мураки своды лабиринта, узоры на них, рисунки, росписи, инкрустации, украшенные драгоценными камнями. Юноша лишь восхищенно покачал головой. Мураки неплохо разбирался в искусстве, в том числе и в живописи, и в архитектуре, но увиденное превосходило все, с чем ему приходилось встречаться.
Теперь оставалось самое трудное: ждать пока тебя заметят, а потом... Впрочем, что будет потом, Мураки старался не думать. Он был даже не очень точно уверен, что у него вообще будет хоть какое-нибудь потом, и пытался гнать от себя мысль о том, что проживет ли он достаточно долго, чтобы сыграть на территории Безымянных, или умрет, не успев даже рта открыть, зависит только от того, насколько Поглощенная любопытна.
Поглощенная любила бывать в лабиринте, однако дела храма и Острова так часто требовали ее присутствия, что возможность спокойно побродить там редко выпадала на ее долю. Кромешная тьма лабиринта ее не смущала - зрение там было ей не помощником, но она с легкостью различала тоннели и залы по шершавости стен, по их звуку при простукивании, по запаху наполнявшему их. В голове Поглощенной царили тысячи путей: от Ледяного Водопада пятый тоннель направо, пропустить семь ходов налево и три хода направо, повернуть налево, девять ходов направо и один налево, повернуть налево, пятая лестница справа, до третьего яруса, через Пустой Зал тринадцать шагов, нащупать шахту и подняться в Тронный Зал Неназванных - один из самых простых. Запоминать ей было так легко, как будто она знала их всегда. Хотя что в этом удивительного? Она - Поглощенная, извечная жрица, лишь меняющая тела. Однако вспомнить свои предыдущие воплощения она не могла. Она слушала рассказы о предыдущей Поглощенной, но иногда ей казалось, что это она и есть, а иногда, что это совсем чужой ей человек. Этому ее телу было двадцать четыре года. Двадцать лет назад у нее отняли Имя, и с тех пор жизнь ее была отдана Безымянным.
Но все изменилась, когда однажды, подойдя к лабиринту, она увидела дверь открытой, а внутри отблески света. Сердце у Поглощенной часто-часто забилось. Она вступила под своды лабиринта, осторожно ставя ноги, обутые в тонкие кожаные полусапожки, на каменные плиты, чтобы случайным шумом не спугнуть того, кто осмелился потревожить покой Безымянных. В голове у нее стучала одна мысль: "Человек в обители Безымянных... Храм осквернен...". Она крепче сжала кинжальчик, висящий на цепочке вокруг запястья. Безымянные не пожелали покарать виновного, значит это ее дело. Она - плоть и дух Неназванных Богов. Их Поглощенная жрица.
Впереди жрица увидела свет и тонкий силуэт мужчины. Поглощенная усиленно думала, что же ей делать. На секунду она отвлеклась от размышлений, не удержавшись от удивления, как потрясающе красив лабиринт, когда его освещает нечестивый, но такой притягательный свет. Этот вандал, как ни странно, не искал, что бы украсть. Вот так с ходу Поглощенная сказала бы, что он просто разглядывает узоры мозаики на стенах, время от времени проводя рукой по негладкой поверхности тоннеля, видимо, чтобы лучше увидеть их сквозь многовековые разводы грязи и пыли. Не для этого ли он осквернил Хранилище светом? Но зачем ему эти узоры?
Внезапно среди этих бессвязных обрывков мыслей Поглощенная поняла, что ей надо делать. Она аккуратно отступила назад, опять стараясь не производить шума. Двадцать шагов, сделанных на ощупь - Поглощенная не рискнула обернуться к таинственному человеку спиной... тридцать... сорок... Ее рука осторожно нащупала окованную железом дверь... Поглощенная поспешно выскочила из лабиринта и захлопнула за собой тяжелый засов. Теперь все. Этот мерзавец хотел проникнуть в лабиринт? Отлично. Там он и сдохнет. Нет там ни воды, ни еды - если, конечно, ему не по вкусу сырые крысы. Дверь ему не открыть. Других выходов из лабиринта ему не найти. А если он попробует искать дорогу в этом хитросплетении коридоров, переходов и тоннелей, то все шансы за то, что его смерть будет мучительнее, но быстрее, чем обычно бывает от голода и жажды. В коридорах в самых неожиданных местах в полу разверзаются колодцы, в переходах много ложных камней, проваливающихся при одном прикосновении, в тоннелях обрушиваются целые участки стен. А еще там есть жизнь: голодные крысы, ядовитые насекомые, черви, вопреки всем законам природы имеющие зубы. Защита в лабиринте очень сильна - скоро он останется без света, а в темноте шансов у него нет, и как она надеется, что смерть его будет мучительна! Осквернитель святынь!
Поглощенная, гордо вскинув голову, пошла прочь от двери. Дня через три она придет с рабом и заберет тело, если, конечно, они его найдут, если вообще, что-нибудь останется от этого тела.
Мураки слышал, как лязгнул засов и медленно закрыл глаза, стараясь справится с паникой. Потом он притушил магический свет, не было смысла тратить свои силы, и так надо напрягать каждую их толику для отражения черной мощи, стремящейся полностью овладеть его сознанием.
Сколько времени потребуется Поглощенной, чтобы заинтересоваться, жив он или нет? День? Два? Три? А если больше, что тогда? Положение его было отчаянным, но нельзя не отметить, что любому другому человеку в такой ситуации пришлось бы гораздо хуже.
После семи лет пребывания в девятом магистрате Мураки привык долгое время обходиться без еды и воды, так что трое суток о воде он мог не беспокоиться. Он не боялся одиночества и никогда не страдал клаустрофобией. Кроме того, правый глаз, как выяснилось, позволял кое-что видеть в кромешной тьме лабиринта, а странное чутье давало возможность пусть немного, но ориентироваться в запутанных переходах. Не говоря уже о том, что нервы у Мураки были достаточно крепкими, чтобы выносить и сумрак, и странные шорохи, и крыс, время от времени пробегающих по ногам.
Поглощенной стоило бы выкинуть этого мужчину из головы в тот самый момент, как она закрыла тяжелую дверь. Просто еще один, принесенный в жертву во имя Безымянных. Однако отделаться от мыслей о нем и о красоте лабиринта, показавшейся под странным светом, никак не удавалось. Через трое суток Поглощенная решила все же удостовериться в его судьбе.
В подземелье храма было множество небольших глазочков, выходящих на поверхность, и Поглощенная знала их все, что позволяло ей снаружи увидеть практически любую часть лабиринта. Найдя нужное оконце, Поглощенная заглянула в темноту подземелья. Ее глаза уже через несколько секунд различили предметы внутри, подсвеченные чуть заметно, почти неуловимо даже для жрицы лучами из глазков в стенах.
Прислонившись затылком к каменной кладке, сидел тот самый юноша, неподвижный, но явно живой. Его белая одежда ярким пятном выделялась в темноте. Теперь Поглощенная могла внимательнее рассмотреть приговоренного. Жрица привыкла к людям архипелага: смуглым, черноволосым и темноглазым, и рыбачьих поселений - невысоких и кряжистых с обветренными лицами и огромными мозолистыми руками. На этом фоне юноша в лабиринте выглядел почти экзотически: с бледной кожей и платиновыми волосами, выделяющимися на грубой кладке стены. Пряди недлинные и собраны в небольшой хвостик на затылке, челка выправлена и уложена, закрывая правую часть лица.
Тонкие пальцы левой руки, лежащей на каменном полу, сжимали что-то, похожее на узкую полоску пергамента. Поглощенная чувствовала силу, исходящую от этого человека. Не очень явственную, как бы заглушенную блоком Острова, но, тем не менее, вполне ощутимую, как что-то чужое.
Вопрос об источнике сил этого юноши был одним из многих, не дающих Поглощенной покоя. Вся магия уничтожается уже после Первой Охранной Полосы (после Второй перестают работать разные механизмы, а за Третьей на свободе Стражи). И, тем не менее, этому чужестранцу удалось вызвать свет в подземелье - значит, его силы не были парализованы.
Она может оставить его еще на несколько суток в лабиринте, и какой бы у его сил не был источник, этот человек умрет. Но тогда она уже никогда не узнает ни о том, кто он, ни о том, откуда и как он смог попасть сюда незамеченным, ни о силах, подвластных ему.
И Поглощенная решилась.
Она откинула дверцу, закрывающую крошечную отдушину около глазка.
- Иди в третье правое ответвление галереи. Пропусти четыре коридора слева и один справа, потом поворачивай направо. Сделаешь четыреста шагов по нему, и слева будет дверь, толкни ее как следует - за ней небольшая камера. Жди там. - Протараторила на одном дыхании Поглощенная и захлопнула отдушину. Девушка глубоко вздохнула, чувствуя, что запыхалась так, будто долго бежала бегом, и медленно пошла с холма вниз за своим рабом. Конечно, большая часть шансов была за то, что этого юношу они там не найдут. Вряд ли он знает гахрбрихское наречие, вряд ли успел запомнить ее указания, вряд ли сможет их выполнить - ей одной удавалось мгновенно запоминать ориентиры под землей.
Раб, который служил ей еще с тех пор, когда ее четырехлетней девочкой привезли на Остров, был единственным, кому Поглощенная доверяла достаточно, чтобы посвятить его в тайну юноши в лабиринте. Поглощенная понимала, что он будет вечным источником ворчания по поводу того, что вытворяет "молодая жрица", но также она знала, что сознательно старик ее никогда не выдаст, а, оставляя в живых человека с материков, Поглощенная рисковала честью и жизнью.
Считается, что любое решение Поглощенной автоматически становится приказом, оспорить или отменить который никто не в праве. На самом деле, к сожалению или к счастью, это не так. Жрица Храма всегда старается уличить Поглощенную в неповиновении Богам, или неуважении к святыням, или в нарушении законов. Говорят, что Жрица Храма в сговоре с Королем-Богом, а его со счетов скидывать тоже нельзя. Хоть он и утверждает, что полон почтения к Безымянным, его поступки показывают обратное. Если этим двоим удастся обвинить Поглощенную, никто уже не поручится за ее жизнь. Но что Поглощенной в жизни - она лишь сменит тело и придет вновь, так говорит вера. Гораздо худшим может быть тайное заключение - ведь тогда она не сможет переродиться, и Неназванные Боги останутся без своей жрицы.
Так что ставка в игре, где призом был, возможно, всего один взгляд на юношу с материков, которого звали Мураки, о чем Поглощенная не имела ни малейшего понятия, была гораздо выше, чем он сам мог бы предположить.
Поглощенная была так взволнована, собираясь увидеть человека с материков, что, пробираясь в ту камеру, которую сама ему указала, один раз чуть не пропустила ориентир. Это уже было не на что не похоже, да и просто опасно - подземелье шутить не любит, потеряться в лабиринте можно в два счета.
К удивлению, но не сожалению Поглощенной этот человек нашел указанную ему дорогу и теперь сидел на подобии каменного ложа у одной из стен. Увидев Поглощенную и раба, он поклонился, но жрица на поклон не ответила.
- Ты знаешь гахрбрихское наречие?
- Да, жрица, - говорил он очень четко хоть и с сильным акцентом.
- Кто ты? Соглядатай?
- Я человек девятого магистрата. Ты знаешь о нем, жрица? - голос у него был чуть хриплый, но от этого лишь более привлекательный.
- Ты приехал шпионить? Или воровать?
Мураки поколебался секунду, а потом, тщательно подбирая слова полузнакомого языка, рассказал, про задание все, кроме того, что же действительно он должен был украсть.
- Ты знаешь, что тебя ждет за твои действия? - спросила Поглощенная, пытаясь поймать взгляд этого юноши, который спокойно, почти изящно сидел на обожранном веками камне.
- Пытки и смерть, - чуть ли не безразлично сказал он и вдруг, подняв голову, в упор посмотрел на Поглощенную необычно глубокими, что вообще для серых глаз редкость, глазами. Вернее, виден был один глаз, другой скрыт челкой.
- Ты не ошибся, - Поглощенная помолчала, но юноша не перебил ее, - как твое имя?
- Кадзутака Мураки.
- Как тебе удалось попасть на Острова, так что об этом не узнали Стражи? Я чувствую, что тебе подчиняются силы, отличные от тех, которыми пользуются другие маги. Что это за силы?
Юноша долго молчал, не глядя на Жрицу, а потом покачал головой.
- На этот вопрос я не могу ответить.
В темных глазах Поглощенной вспыхнул нехороший огонек.
- Ты слишком уверен в себе. А сейчас твоя жизнь висит на волоске. - Поглощенная послала сдержанный импульс силы, и тело пленника с силой отбросило к стене. Острая боль, пронзившая голову, чуть не заставила Мураки потерять сознание. Усилием воли он заставил себя вновь сесть прямо. По лицу тек холодный пот. Юноша вытер его и посмотрел на окровавленную руку - не пот, а кровь. Поглощенная тем временем продолжала - Или жизнь не дорога тебе?
Мураки снова посмотрел в глаза Жрице Неназванных Богов, и Поглощенная ощутила отголосок непонятного чувства. Довольно интригующего чувства.
- Ты ищешь смерти! - вырвалось у нее - хочешь покоя...?
- Покоя? Нет. Это не для меня. Просто, - Мураки сделал скупой жест пальцами, - смерть так часто была рядом со мной, что я уже не боюсь ее, - на секунду он прикрыл глаза, будто борясь с каким-то внутренним приступом, - и каждый раз Духи Смерти, щадя меня, уносили самых близких мне людей, - тихо прибавил юноша.
Поглощенная смотрела на него с откровенным любопытством. Человек с материков... Занятный человек... сильный человек... и (чего скрывать) красивый...
- Покажи мне умения Девятого Магистрата. Про него рассказывают легенды.
Он чуть удивленно вскинул тонкую бровь.
- Что ты хочешь увидеть, жрица?
- Что-нибудь. Говорят, вы можете заставить людей чувствовать то, чего не существует.
Мураки понимающе кивнул.
- Это иллюзии - обман чувств.
- Я хочу увидеть иллюзию, - выговорила Поглощенная.
- Иллюзию? но... Хорошо...
- Это слишком сложно?
- Нет. Просто меня удивило, что Жрицу Неназванных Богов заинтересовала такая примитивная магия.
Кровь бросила девушке в лицо, когда она поняла насмешку в голосе Мураки. Ей хотелось что-нибудь ответить, но Мураки уже начал первые приветственные пассы - начало любого магического действия.
Обычно иллюзии не требовали ни большого умения, ни большой сосредоточенности, но сейчас Мураки приходилось использовать совсем не магию Девятого Магистрата, а свой собственный непонятный ее источник, хотя Поглощенной он в этом признаваться, конечно, не собирался.
Поглощенная почувствовала, что одежда на ней изменилась. Вместо простого платья из грубоватой ткани и тяжелого черного плаща, на ней оказался вечерний костюм, очень нарядный, очень открытый, из очень дорогого шелка. Она ощущала его гладкость, его скользкость, его прохладу и тяжесть золотых украшений на шее и запястьях.
- Это обманывает все пять твоих чувств, Жрица, - в камере появилось громадное, в человеческий рост зеркало, отчетливо видимое в мягком свете неизвестного происхождения. Голос мага звучал откуда-то издалека, и Жрица не видела больше ни его, ни своего раба. Она смотрела в зеркало, из которого на нее с таким же удивлением глядела высокая, тонкая как струна, девушка с роскошными черными волосами, уложенными в сложную прическу, и большими грустными темными глазами. Алый шелк, словно мокрая перчатка подчеркивал все контуры ее тела
- Но все это лишь иллюзия, Поглощенная. Лишь иллюзия, обманывающая разум. От дождя такая одежда не защитит, и от солнца тоже, - продолжал хрипловатый голос все так же издалека.
Внезапный приступ гнева охватил девушку. Только ложь. Ничего кроме лжи. Нет никакой красивой женщины в алом сатине, притягивающем взгляды любого мужчины. Есть только она, Поглощенная, чья жизнь отдана служению Богам, не имеющим ни имени, ни тела, и чья одежда всегда состоит лишь из простого белого платья и шерстяного плаща цвета воронова крыла.
- Это не магия, это ложь! - почти крикнула она, резким движением руки и мысли разрывая опутывающие чары. Исчезло платье, исчезло зеркало, исчез свет. Лишь старый раб удивленно смотрел на Поглощенную, да юноша в белом поднял к ней прекрасное лицо, закрытое платиновой челкой, - ложь! Все это ложь и обман! Вся твоя магия - лишь только ложь! Ты не маг, ты обманщик! И ты умрешь!
Вне себя она крикнула рабу, чтобы он вел юношу в другую камеру.
Слуга Поглощенной подошел к молодому человеку. Едва уловимый удар кулака, и Мураки полетел на каменный пол. Рука инстинктивно вздрогнула, чтобы коснуться мгновенно онемевшей скулы, но юноша заставил себя оставаться неподвижным. Он поднял голову, чтобы видеть лицо жрицы. Из уголков губ текли теплые струйки, и на этот раз Мураки не нужно было ничего делать, чтобы понять, что это такое.
Раб, доставая веревку, подошел к упавшему пленнику и несколько раз ударил его носком тяжелого сапога. Жрица знала, что каждый такой удар - почти стопроцентный перелом одного, а то и двух ребер, но юноша не издал ни звука, лишь правильно очерченные губы сжались чуть плотнее.
Руки с силой вывернули за спиной и крепко стянули веревками, даже сквозь ткань одежды глубоко врезавшимися в тонкую кожу. Его подняли на ноги. Мураки не сопротивлялся, даже губ не закусил, а ведь боль он должен был испытывать адскую. Жрица почувствовала, как вспышка ее гнева успокаивается, вновь уступая место любопытству.
- Почему твое лицо закрыто? Что ты прячешь?
- Боюсь, и на этот вопрос, жрица, я не отвечу, - чуть глуховато, но почти спокойно сказал Мураки.
- Потому что не можешь?
- В большей степени, потому что не хочу.
- Твоя самоуверенность не знает границ! - не слишком довольно заметила жрица - по-моему, ты все еще не очень понимаешь свое положение, - она мотнула головой рабу, и тот с силой потянул веревочные петли на себя, выворачивая юноше запястья, а второй рукой поднял прядь, закрывающую лицо. Мураки дернулся, но быстро понял, что это бесполезно и замер. Поглощенная пораженно смотрела на его правый глаз, в котором не было ни чувств, ни жизни, только серебристая пустота.
- Что это?
- Скажи мне сама, Поглощенная, - чуть дернув уголком губ, ответил Мураки.
Жрица, борясь с внезапным приступом странного волнения, протянула руку к лицу Мураки. Не донеся пальцы сантиметров тридцать до юноши, почувствовала легкий толчок и вдруг вспомнила о собственной защите, мысль о которой пришла бы в голову Жрице гораздо раньше, если бы эта самая голова не шла кругом. Она отдернула пальцы, но поздно. Тело Мураки отшатнулось назад, как от удара, а на нежной коже медленно расплывался кровоподтек.
Поглощенная отдернула пальцы слишком поздно и успела почувствовать достаточно энергии, идущей от этого мертвого глаза. От изумления она лишилась слов.
- Да кто же ты такой?… - с трудом выговорила девушка и осеклась от внезапной мысли.
Мураки молча кивнул.
- Это невозможно... - больше самой себе, чем пленнику сказала жрица.
Мураки пожал плечами, дескать, не хочешь - не верь. Однако Поглощенная хорошо знала, что только безумец не верит тому, что сам видит. Она задумалась на несколько секунд. Интуиция не подвела ее - этот пленник какая-то загадка. А значит надо эту загадку разгадать.
- Ах, да, - спохватилась она, - за синяк извиняюсь. Я забыла о своем защитном поле от чужаков с материка. Я могла снять его, но не подумала об этом.
- Ничего страшного. Какая разница, если меня все равно убьют.
- Да-да, конечно. - рассеянно согласилась жрица, - веди его в третью комнату рядом с Большим Залом, - приказала она рабу. Тот с силой толкнул пленника, юноша по инерции сделал несколько шагов вперед и покачнулся, потеряв равновесие, но веревки натянулись и отдернули его назад.
В тишине подземелья хруст вывернутого запястья показался настолько громким, что Поглощенная вздрогнула.
Посередине третьей комнаты стояла невысокая, но широкая каменная тумба, Мураки ударился головой о плиты пола и на какое-то время замер, справляясь с острой болью. Сознания он не потерял, но далось ему это с трудом.
Поглощенная, пользуясь моментом, тихо сказала рабу:
- Смотри, чтобы он не умер. Мне нужно многое у него узнать.
- Не волнуйся, жрица. Я буду по ниточке дергать, так что и муха не умрет, а толк будет.
Поглощенная кивнула.
- Мураки, - возвысила она голос, - за преступление против Безымянных Богов, (жрица посмотрела наверх), ты приговариваешься к казни!
Пленника толкнули на тумбу-жертвенник, и веревочные петли пригвоздили запястья и щиколотки к каменным краям. Раб достал изогнутый нож в зазубринах. Мураки с трудом воспротивился искушению закрыть глаза - «слепота не спасает от боли», - так говорили в Доме Летающих Кинжалов.
Поглощенная стояла, прислонившись к стене. Ей приходилось бывать на сотнях жертвоприношений, но ни одно не было таким безмолвным. Ни одного звука. Только тяжелое хриплое дыхание пытаемого. По еще сильнее побледневшему лицу Мураки текли капли холодного пота, и губы с подбородком постепенно окрасились ярко-алой кровью. Серые глаза, сделавшиеся огромными на враз осунувшемся лице, неотрывно смотрели на Поглощенную
Под землей сложно определить время. Девушка охарактеризовала бы его так: не меньше часа, не больше двух. Несколько раз ей казалось, что все кончено, но прерывистое дыхание и чуть вздрагивающие ресницы разубеждали ее.
Интуиция палача подсказала рабу, когда надо остановиться. Он поднял голову и вопросительно посмотрел на Поглощенную. Руки у него были скользкими от крови.
Серые глаза все еще преследовали жрицу. Ей вдруг стало страшно. Этот юноша, пленник, захваченный в лабиринте, пытаемый в течение часа, лишенный магии и какой бы то ни было поддержки, внушал ей ужас. Девушке вдруг безумно захотелось дать знак рабу, чтобы тот закончил это дело. Один удар кинжала и… все. Все.
Она была горда, эта Поглощенная. Она справилась с собой. И отрицательно покачала головой.
Раб разочаровано оскалил темные крепкие зубы.
Девушка подошла к лежащему Мураки.
- Ты не проронил ни звука. Прими мое восхищение. Не думала, что тебя на такое хватит. Ты гораздо крепче, чем кажешься.
- Да… - выдохнул он через судорожно стиснутые зубы. Губы были глубоко искусаны.
- И что же тебя поддерживает? Надежда? Или гордость?
Мураки на мгновенье смежил мокрые ресницы.
- Ненависть, - тихо ответил он.
Поглощенная, поколебавшись секунду, развязала веревки. Мураки, пошатываясь, сел и тут же поспешно отвернулся - его вырвало. Кровавые пятна на полу в полумраке лабиринта казались черными.
- Ты останешься, в лабиринте. Живой. По крайней мере, пока. Мне хочется узнать о материке.
Она швырнула ему сверток с одеждой.
- Раздевайся. Все, что принесено извне Острова, осквернено.
Мураки с трудом поднялся на ноги. Раб стоял у дверей. Поглощенная почти рядом с ним. Он вопросительно вскинул тонкую бровь. Девушка ответила ему насмешливой усмешкой. Мураки пожал плечами и начал раздеваться. Застенчивость никогда не была в числе его недостатков.
Одежда медленно падала на пол. После пыток все еще дрожали руки, и все его действия были замедленными. Из-за этой медлительности движения казались чувственными. Девушка рассердилась сама на себя из-за того, что дыхание у нее перехватило.
Абсолютно обнаженное тело чуть белело в полумраке. Даже сейчас в многочисленных следах от пыток, синяках и кровоподтеках, оно выглядело совершенным. «Красив. Слишком красив. И знает это». Не стесняясь своей наготы, юноша наклонился и стал разворачивать одежду, принесенную Жрицей. Мураки неторопливо оделся. Этакая помесь кимоно и европейского костюма. Такая же, как и у стоящего в дверном проеме раба.
Поглощенная скинула шерстяной плащ.
- Оставь себе. Здесь холодно по ночам.
Он слабо улыбнулся.
- Спасибо.
- Ты не можешь, Жрица, - взволнованно вмешался раб, - твоя одежда будет осквернена, если к ней прикоснется мужчина.
- Мне соткут новый плащ. Ты остаешься здесь, - повторила она, обращаясь к Мураки, - я не буду запирать камеру, но выходить тебе не советую - ты только заблудишься, а искать тебя я не намерена. Я оставляю тебе еду и воду, - она положила на пол второй сверток, - но расходуй их бережно я смогу прийти только дня через три. Возьми его одежду, - приказала она рабу, - и сожги.
- Можно я возьму сигареты из плаща? Я курю.
- Бери, только старайся не зажигать огонь надолго - никогда не знаешь, кто в подземелье им заинтересуется.
Поглощенная с рабом направились к выходу. У дверей девушка обернулась.
- Ты кстати, не очень-то удивлен своим спасением. Можно узнать, почему?
- Я знал, что так будет.
От такой дерзости жрица остановилась, как вскопанная.
- Это откуда же?!
Он не ответил. Она пожала плечами пошла к тоннелю. Его голос догнал ее уже на пороге тоннеля.
- Ты принесла одежду и еду. Зачем это было бы нужно, если бы ты хотела меня убить?
Поглощенная закусила губы. Этот Мураки оказался опасным противником. Ей было, что ответить, но она решила промолчать, не начиная нового поединка. У нее было неприятное чувство, что в последнем победа осталась не за ней.
Шаги постепенно стихли. Мураки прислушался. Ничего. Тишина. Темнота. Молчание. Юноша тяжело опустился на каменную тумбу, покрытую черной шестью плаща. Он остался один. На трое суток. А может и дольше.
Мураки закрыл глаза.
* * *
Доктор Кадзутака вздрогнул от внезапного хлопанья крыльев ворона и пришел в себя. Остров плохо влияет на людей. Вместо того, что бы сосредоточиться на чтении, отвлекаться на воспоминания - это так на него не похоже. Мураки даже не заметил, как вокруг стемнело настолько, что читать уже стало невозможным. Он передернул плечами, чувствуя, как сильно замерз, пока сидел без движения. Мураки встал, чтобы достать ужин, недовольно закусив губы, и злясь на себя.
Однако пока хлебцы грелись, он уже успел немного успокоиться. Лицо его осветилось легкой усмешкой: никаких приятных воспоминаний пребывание на Острове ему не оставило, но все же кое-что было сделано тогда неплохо. К примеру, спрятать складной кинжал в пачке сигарет - разве это не гениальная идея?
Тихонько звякнула печка, деликатно намекая, что хлебцы готовы. Мураки, все еще не сосредоточившись на происходящем вокруг, достал горячие лепешки, обжигая пальцы. Одну кинул сидящему на палубе ворону. Еды было немного, но это неважно, все равно через несколько дней начинается трехнедельный голодный пост.
Мужчина налил минеральной воды в стакан и медленно смотрел, как поднимаются наверх пузырьки газа. Много лет он не думал об Острове больше, чем это было необходимо, а сейчас… Странно, что воспоминания все еще так отчетливы.… Казалось бы, первый раз за столько времени можно было бы отдаться ностальгическому настроению, но это было слишком чуждо его характеру - Мураки не умел жить воспоминаниям. И сейчас, после приступа памяти, его мысли раз за разом возвращались к тому, что происходит на Острове сейчас. К тому, кто находится на Острове сейчас…
Цудзуки…
Мураки словно наяву видел темные волосы и фиолетовые шальные глаза. Можно сказать Цуруко, что проблемы синигами его не касаются, а самого себя-то как убедить?
«Собственничество - вот как это называется», - цинично усмехнулся над своими чувствами Мураки. «Если его кто-нибудь и убьет - это должен быть я. В этом же все дело, так? Хорошо бы, если так…» И снова: ослепительная улыбка, ласковые глаза под темными ресницами, нежная горячая кожа…
Все! Он решительно встал, вызывающе дернув головой - неосознанное движение, которое так нравилось всем его любовницам и любовникам - и начал убирать на положенные места (или на те, которые в данный момент показались ему положенными) все, что попадалось на глаза. Восхитительное занятие, которым без труда можно занять все время, сколько бы его не было свободного. Жаль только, что голова при этом ничем не занята.
Мураки лег в экстра-минивариант каюты, состоящий из одной широкой койки у самого борта лодки и закрывающийся сверху и сбоку специальной деревянной шторой, делающей его удивительно похожим на очень комфортабельный и вместительный, двуспальный гроб.
Он не стал задвигать штору. В его левом глазе отражался лунные отблески, а правый тускло светился в темноте зимней ночи.
* * *
Голова, казалось, была налита чугуном. Хуже любого похмелья.
-Вставай. Хватит лежать.
Повелительный голос потихоньку вытянул Цудзуки от очередного полуобморочного состояния. Он открыл глаза и ничего не увидел. Сначала ему померещилось, что он по-прежнему лежит под открытым небом, но оглядевшись синигами понял, что потолки в зале были высокими и терялись в темноте. Факелы, горящие на стенах, не могли осветить всей огромной площади, и по углам прятались черные клубки теней.
Колоссальная лестница, высота каждой ступени которой была практически с рост человека, вела к трону, на чьем сидении, по предварительной оценке Цудзуки, без проблем уселись бы человек сорок. Две верхние ступеньки Трона были черны от пыли.
- Рад, что ты пришел в себя, синигами... А вы крепкий народ… не всем удалось бы вынести то, что пережил ты за последние две недели… - на нижней ступеньке сидел светловолосый мужчина, чей ровный медлительный голос и пристальный взгляд молочно-голубых раскосых глаз привел Цудзуки в чувства, - а, впрочем, вам полукровкам и положено быть такими… разве нет?
Синигами вздрогнул.
- Я… я… не… - собственный голос казался ему чужым.
- Ах, ну, конечно, ты - да. Послушай, я - Король-Бог, тебе это о чем-нибудь говорит?
В голове у Цудзуки забрезжили какие-то неясные воспоминания. Кажется кто-то при нем упоминал этот титул… Но кто? Граф? Или Мураки? Да, кажется, это был Мураки, однако ни малейшего проблеска воспоминаний о контексте, в котором это прозвучало, у синигами не было.
- Да… Конечно… Я слышал кое-что…
- Очарователен… - будто про себя пробормотал Король-Бог, - но врать не умеешь. Женщина, сидящая рядом со мной, - Жрица Храма. Ты не веришь, что мы не совсем потеряли способности и распознаем Дитя, в котором течет Демоническая Кровь?
Вопрос был явно задан риторически, но Цудзуки все же попробовал ответить.
- Нет… то есть, да… то есть… - отчаянно пытался поправиться он, чувствуя, что с каждым словом завязает все глубже, - я надеялся, что вы об этом не узнаете… я… не в этом смысле…
- Довольно! - голос Жрицы Храма был резок, словно свист хлыста. Она повернулась к Королю-Богу, - если ваше любопытство достаточно удовлетворено, мы сможем вернуться…
- Перестаньте… В любом случае для полукровки можно придумать применение получше… Вы меня понимаете…
- Мы уже пробовали. Они умирают. И синигами, и демоны…
- Но полукровки, да к тому же еще и синигами еще не было…
Жрица Храма дернула костлявым плечом, но спорить не стала.
- Особенно, - гладко продолжил мужчина, - учитывая сегодняшнее состояние избрания Поглощенной. Похоже впервые за сотни лет на Острове намечается кризис… Кстати, синигами, как тебе понравился Остров?
- Совсем не понравился, - не задумываясь, ответил Цудзуки.
Жрица Храма поджала и без того несуществующие губы, но Король-Бог весело расхохотался.
- Интересно, ты смелый или глупый?… Или и то и другое?… Как ты попал сюда, полукровка?
Цудзуки рассказал, как.
- И вы поехали на Остров за душой Такаши?… Зачем?… Неужели только ради работы…
- Вообще-то, людям свойственно сострадание, - резко сказал Цудзуки.
- Ты не человек, полукровка… И Демону не к лицу рассуждать о сострадании, синигами… - отрезал Король-Бог.
Цудзуки опустил голову, закусив губы.
- А тебе? Король-Бог, ты можешь говорить о милосердии?… - с горечью прошептал он.
- И я не могу… - легко согласился тот, - милосердие чуждо высшим силам…
- Неправда! - вскинулся синигами, - Может, я и не имею права на разговоры о сострадании - на мне кровь… - голос у него пресекся, - но я достаточно много видел в жизни, чтобы верить, что жестокость не правит миром. Высшие силы по-настоящему сильны, только когда они не безжалостны. Иначе у них не будет сторонников.
- А говорят, что жалость унизительна… - улыбнулся мужчина.
- Жалость - это то, что отличает человека от машины. И от монстра. Человек не может позволить себе ни к чему не иметь жалости!
Цудзуки разволновался, забыв на время, в каком положении он находится. Фиолетовые глаза засветились, бледные щеки чуть разгорелись - Король-Бог, улыбаясь, любовался пленником.
- Любых богов боятся и уважают за жестокость, но любят за милосердие!
Что-то грохнуло из темноты потолочных сводов. Ледяной ветер невесть откуда пронесся поверху, заставив факелы мигнуть. Стоящие справа у стен люди Короля-Бога прижали ладони к вискам. Жрица Храма вскочила на ноги и что-то прокричала, от стены слева отделился один из рабов Богов и толкнул Цудзуки вперед, тот упал на колени. Холодная волна, накрывшая Храм, схлынула, оставив только чувство ужаса на дне сердца у людей. Жрица Храма злилась. Король-Бог смеялся.
- Горячая голова… Я начинаю понимать, почему он тебя так любит…
«Кто?» - хотел спросить Цудзуки, но не смог выдавить из себя ни звука. Уж кто-кто, а он знал, о ком идет речь.
Одним плавным движением Король-Бог соскользнул со ступеней.
- Ты прекрасен… Ты хоть понимаешь, синигами, что только что одной фразой оскорбил Неназванных Богов, так как никто до тебя… Почти никто… Такие слова, синигами, говорят здесь только те, кто уже приговорен к смерти… Если им хватает смелости, конечно…
- Я слишком долго лгал себе и другим, - глядя в темные плиты пола, освещенные неровным пламенем, сказал синигами, - я не куплю себе жизнь ложью…
- А по-другому?… Если бы я предложил тебе служить Безымянным Богам?… Или мне?…
Цудзуки словно наяву увидел все страшные картины жертвоприношений.
- А не пойти бы тебе… - почти спокойно заявил он.
Мужчина на секунду опешил, а потом снова рассмеялся.
- Великолепен… - прошептал Король-Бог, - Мы не встречались с тобой раньше, полукровка?… - рука, затянутая в толстую кожаную перчатку, осторожно коснулась подбородка синигами и подняла его голову, - Неет… - задумчиво протянул он, - таких глаз я бы не забыл…
- Он нарушил Закон, - прохрипела женщина, заставив Короля-Бога поморщиться, - он должен быть наказан.
- Он будет наказан. - твердо заявил тот, возвращаясь на свое место.
- Хорошо, - тонко усмехнулась Жрица Храма, поднимая руку, чтобы…
- Нет. Мои люди.
Они снова перешли на незнакомое Цудзуки наречие, но спор их длился недолго. Даже синигами уже разобрался, что слово Короля-Бога весило больше. Тот щелкнул пальцами, и сознание Цудзуки затуманилось, как под гипнозом. Он не перестал ни чувствовать, ни мыслить, но все происходящее вокруг было будто бесконечно далеко. Словно он смотрит старый фильм или слушает радио, включенное в соседней комнате.
Запястья связали за спиной, и веревку протянули через простейший блок импровизированной дыбы. Мысли далеко… далеко… Ни на чем сосредоточится не удается…
Когда на спину обрушился первый удар плети, Цудзуки ахнул не столько от боли, сколько от удивления. Каждый удар насквозь распарывал одежду на нем. Рубашка превратилась в лохмотья. Боли, как ни странно, он не чувствовал, только легкое пощипывание и теплые струйки крови, бегущие по щиколоткам.
«А это совсем не так страшно, как говорят», - чуть ли не сквозь дрему подумал синигами.
Темно-красные ручейки текли от его пальцев по трещинам в полу к Трону, стоящему черной громадой. Цудзуки казалось, что там они впитываются в камень, но он не был ни в чем уверен.
Король-Бог неприметно щелкнул пальцами, и голова Цудзуки бессильно упала на грудь.
- Он в обмороке, - невозмутимо провозгласил мужчина, - Довольно. Отнесите его в камеру. В мою резиденцию.
Жрица Храма злобно поджала губы.
Придя в себя Цудзуки не чувствовал себя разбитым, как последние дни, наоборот ощущение было такое, будто он наконец по-настоящему поспал, хотя и слишком мало, чтобы чувствовать себя отдохнувшим. Он вспомнил разговор у Трона Безымянных, произошедший
(вчера? сегодня? месяц назад?)
неизвестно в какой жизни. Цудзуки чуть фыркнул: его наказывали плетью - Боги! и это когда на дворе начало XXI века!
- Все уже кончилось? - прошептал он вслух, ощупывая рукой ровную поверхность, на которой лежал, - А я это все выдержал?
- А я уже умер?… - в тон ему иронически проговорил тягучий, словно сладкий сироп, голос.
Цудзуки широко распахнул глаза - у серой стены, сложив руки на груди в тускло-серебряной кольчуге, стоял Король-Бог и, даже не пытаясь скрыть насмешливую усмешку, смотрел на синигами.
- Забавный ты, полукровка… Давно не встречал людей, которым удалось бы так меня заинтересованность… Любопытно, тебя вообще можно заставить склониться?… Или ты из тех, кто не сдается?… И умирает, конечно… Почти всегда…
Синигами поднялся на ноги, чтобы не смотреть на Короля-Бога снизу вверх. Эта фигура в костюме средневекового рыцаря: тонкой кольчуге, сапогах выше колена и небесно-бирюзовом плаще - внушала ему странное беспокойство, заставляла нервничать.
- Ты умрешь, полукровка… - будничным тоном сказал Король-Бог, не сводя гипнотизирующего взгляда тускло-голубых раскосых глаз с синигами.
- Мне кажется, я это уже понял, - сказал Цудзуки, стараясь выглядеть спокойным.
- То, что тебя ждет страшнее смерти… Новая Поглощенная не сможет появиться, и Жрица Храма хочет использовать твое тело, как вместилище для Неназванных… Чтобы привести их в этот мир…, - Король-Бог, ни на секунду не отрывал взгляда от глаз синигами. Он сделал паузу, ожидая какой-то реакции, но Цудзуки молчал, не зная, что сказать, - Ты мог бы спастись… Я мог бы спасти тебя…
- И что же для этого надо сделать? - подозрительно спросил синигами.
- Немного… - Король-Бог подошел к Цудзуки почти вплотную и тыльной стороной руки в боевой перчатке провел по щеке юноши, - Смотри чуть поласковее… Веди себя чуть понежнее…
Цудзуки в ужасе отпрянул.
- Не глупи… Я ведь могу силой получить тоже самое… Кому станет от этого хуже?… Не говоря уже о том, сколько неприятностей ты сможешь избежать, если будешь немного покладистее…
- Я столько пережил за это время, что угрозами меня уже не испугаешь! - гневно вскинул темноволосую голову синигами.
- Ты что, правда, так думаешь?… - улыбка Короля-Бога заметно похолодела, - Ты мало знаешь о боли, полукровка… А ведь даже плетьми можно наказывать по-разному: можно - одурманив человека гипнозом, с плетьми, пропитанными обезболивающими средствами - так чтобы кнут рассекал только верхний слой кожи… кровь есть, но не более… А можно так, чтобы плеть с каждым ударом вырывала кусок плоти… Любого можно запугать… Надо только знать, как… Но я не хочу добиваться тебя страхом…
Пальцы его осторожно коснулись тела синигами, мягко поглаживая через тонкую рубашку.
Цудзуки резко оттолкнул мужчину от себя и ударил его кулаком по лицу. От изумления Король-Бог даже не попытался его остановить. Он лишь пораженно посмотрел на синигами, втиснувшегося в стену, а потом перевел изумленный взгляд на испачканные светло-розовой кровью пальцы, которыми он вытер разбитые губы. Когда он понял голову, его рот кривила недобрая усмешка, а глаза светились яростью.
- Ах, ты, блядь… Да ты кем себя воображаешь?… - он выхватил короткий охотничий хлыст и наотмашь, как норовистую суку, полоснул Цудзуки по изгибу плеча. Быстрая магическая вспышка парализовала синигами, и юноша смог только поднять руки, закрывая лицо. Он кусал губы, вздрагивая от каждого удара. Гнев Короля-Бога постепенно уступал место приступу интереса к человеку, впервые за столько веков посмевшему возразить ему. Темная кровь на бледной коже синигами и рассыпанные пряди волос внезапно возбудили в нем новую волну страстного желания, такого сильного, что Король-Бог сам удивился.
Он подошел к пленнику и, сжав пряди волос в кулаке, оттянул его голову назад - попытался поцеловать, но Цудзуки яростным жестом вырвал голову из его рук и отвернулся. Король-Бог лишь пожал плечами.
- Сколько можно противиться?… Ты все равно будешь принадлежать мне… рано… или поздно…
- Никогда! - несмотря на продолжающееся действие заклинания, юноше удавалось сопротивляться, пусть не в полную силу, но достаточно энергично.
- Сколько все-таки в тебе сил…- задумчиво пробормотал Король-Бог, - не думал, что вы, полукровки, так изводите своих любовников.
Цудзуки чувствовал свою полную беззащитность - его попытки не допустить того, чего так желал Король-Бог, не приводили ни к чему, кроме того, что он в кровь ободрал все пальцы о колечки металлической кольчуги.
Король-Бог лишь смеялся. Он еще никогда не встречал человека, который сопротивлялся бы его силам так отчаянно - это казалось ему забавным и экстравагантным. «Неужели он думает, что я отступлюсь?… Позволю ему непокорность?…» Мужчина стиснул плечи Цудзуки и с силой ударил его головой о каменную стену. Перед глазами все затуманилось, ноги подогнулись… Краем рассудка синигами чувствовал, как его швырнули на холодный пол; как сильные руки разрывают на нем остатки одежды; как тяжесть чужого тела прижимает к твердой поверхности… Потом сознание милосердно отключилось…
… он пришел в себя еще на секунду, когда Король-Бог ткнул его окованным железом носком сапога в ребра и насмешливо сказал:
- Ну, теперь, надеюсь, ты удовлетворен, полукровка?
Тяжело захлопнулась массивная дверь. Король-Бог прислонился к ней спиной. Красивое лицо перекосилось от гнева - несмотря на насмешливый тон, впервые он чувствовал себя проигравшим. Было в этом синигами что-то ни на кого не похожее, что-то, что его защищало. Король-Чародей мог заклясть синигами, лишить возможности реального сопротивления, мог избить, мог пытать, мог убить; но не посмел дотронуться, взять силой.
Мураки Кадзутака его бы понял.

Широким шагом Король-Бог почти выбежал из башни, бросив по дороге слуге:
-Передайте, Жрице Храма, пусть готовит его к переселению сущностей. Ослабить контроль его сознания она сможет и без меня. Я уезжаю на Архипелаг.
Мураки Кадзутака его бы понял.

*
Наконец, почти через полтора месяца Магистру Вызова удалось связаться с Мураки, тот очень кратко сообщил, что несколько дней как выбрался из Охранных Полос, а сейчас находится в прибрежном городке у Внешнего моря и собирается возвращаться в Девятый Магистрат. Судя по тому, что больше Магистру Вызова ничего узнать не удалось, Мураки не был расположен поговорить. Это только еще сильнее всколыхнуло всеобщее любопытство. Было ли выполнено задание, или нет? В истории Магистрата еще не случалось, чтобы ученик, согласившийся на испытание для посвящения, возвращался, не исполнив его: либо ему удавалось сделать то, что от него требовалось, либо он погибал; но ведь Мураки был известен своим очень вольным обращением с традициями?
И снова были споры, пари, дискуссии, обсуждения и иногда чуть ли не драки. Каждый имел свое мнение, но никто ничего толком не знал.
Кроме Ории и Цуруко, которые были уверены в том, что уж если Мураки возвращается, значит, Нож Неназванных у него на руке.
И еще, вероятно, кроме Кейшера, который уверен не был, но интуиция подсказывала ему именно это. А уж в своей интуиции Кейшер был уверен, она его никогда не подводила - иначе не видать бы ему места Верховного Магистра, как своих ушей.
*
Где-то в полдень юноша в белом подошел к Роговым Воротам, отгораживающим Магистрат от остального мира, и тихо шепнул: «Церрет». Ворота послушно пропустили его внутрь.
- Кадзутака… - тихо окликнул его Магистр Защитных Чар, отвлекаясь от урока, который он давал ученикам пятого уровня.
- Учитель…- в тон ему ответил Мураки и глубоко поклонился.
Магистр больше не сказал не слова. Да и зачем - все было понятно и так.
Магистрат казался вымершим. Получившие степень выпускники разъехались, ученики были на занятиях. Однако на ступенях главного здания Мураки увидел сидящую фигуру с длинной тонкой трубкой в руках. Яркое, как осенние листья на закате, кимоно, пятном выделялось на фоне блеклых красок в преддверии зимы. Длинные черные волосы водопадом струились по плечам и спине человека.
Мураки узнал его, еще до того, как увидел породистое лицо с узкими правильно очерченными губами и носом с легкой горбинкой.
Ория одним движением оказался на ногах. Просто невероятно, что человек может так быстро двигаться. Только что сидел на ступеньках, и вот уже стоит перед Мураки, а через тысячную долю секунды сильные руки воина быстро притягивают юношу к груди, и Ория с фамильярностью старого друга, слишком давнего, чтобы его могли заподозрить в чем-либо предосудительном, быстро и легко целует Мураки в висок.
- Мы волновались…
- Знаю, - тихо говорит Мураки и, на секунду поддавшись отголоску слабости, закрывает глаза и склоняет голову Ории на плечо. Однако это мгновение тоже слишком коротко, чтобы его можно было принять за что-нибудь, кроме жеста дружеской привязанности и усталости, - как у вас дела? - отстраняясь, говорит он.
- Все в порядке. Все ждали тебя, - голос Ории ровен и спокоен, но его темные глаза раз за разом окидывают Мураки внимательным взглядом. Что-то с его другом было не то, - Как твое задание?
- Да как тебе сказать… - неопределенно ответил Мураки, проходя мимо Ории в здание под тяжелые, но не тяжеловесные своды.
- А где Цуруко? - спохватился Мураки, уже зайдя внутрь.
- Она в Заветной Роще. Пошла поговорить с Магистром Травоцеления. Мы не ждали тебя так рано.
- А ты?… - Мураки не договорил и легко улыбнулся.
Ория тоже ответил одной лишь улыбкой.
В зале спиной к ним лицом к окну стояла Магистр Стихий, и сквозняк пузырем надувал ее легкий шелковый плащ, расцвеченный лазоревыми и малиновыми разводами. Белые и черные пряди ее волос тоже разлетались под порывами уже зимнего ветра. Однако, даже развеваясь по воздуху, они не смешивались: черные пряди оставались сверху; а белые, гораздо более длинные, трепались ниже.
Магистр повернулась на звук их шагов. Вернее даже сказать, не повернулась, а как бы «перенеслась» - только что она стояла к ним спиной, и вот уже ее синие глаза пристально изучают юношей - впечатление такое, будто она ни на секунду не поворачивалась в профиль.
- Кадзутака… - и также как и у Магистра Защитных Чар, голос ее замолкает не договорив приготовленной фразы. Впрочем, одного мгновения, пока Мураки кланялся в ответ, Магистру Стихий хватает, чтобы овладеть собой, - И независимо от того выполнил ты задание, перед тем как вернуться, скажу тебе: «Добрая встреча».
- Благодарю, учитель.
- А теперь я спрошу тебя о посвящении… Нож у тебя?
Вместо ответа Мураки поднял правую руку с кинжальчиком. Магистр чуть отпрянула, но тут же справилась с собой.
- И снова скажу тебе: «Добрая встреча». То, что ты сделал, Кадзутака, почти невероятно. И можешь искренне сказать теперь, что делал все, что только не превышает человеческих возможностей… И даже то, что их превышает… - ее аквамариновые глаза не отрываясь смотрели на покачивающийся, но совсем, как будто он очень тяжелый, кинжальчик, - А что теперь ты собираешься с ним делать, Кадзутака? Такая магия крайне сильна, - в голосе ее чувствовалось затаенное беспокойство.
- Отдам Кейшеру, - пожал плечами Мураки, - Эта магия вряд ли по плечу кому-либо, кроме Поглощенной, - при этих словах губы его чуть сжались, - А она мертва.
- И в третий раз скажу тебе: «Добрая встреча», - произнесла женщина с облегчением, то ли оттого что Поглощенная мертва, то ли оттого что Мураки не собирается оставить кинжал себе, - В любом случае необходимо срочно доложить Верховному Магистру.
Магистр скрылась за дверьми Озерного Садика. Мураки повернулся к другу, но сказать ничего не успел - хлопнула дверь.
- Мураки! - в зал вошла Цуруко на своих обычных каблуках по 17 сантиметров каждый, - Какая прелесть, мать твою! Не торопимся, не спешим, не суетимся! Никаких, на хрен, звонков или сообщений! Мы тут с ума сходим потихоньку, а он, видите ли, «в прибрежном городке и скоро собирается возвращаться»! Засранец!
- Язык, Цуруко, что за язык… - машинально сказал Мураки. Девушка быстро подошла к нему и коснулась губами его скулы.
- Ладно. Черт с тобой. Поругаться еще успеем. Как все прошло?
- Нормально, - ответил Мураки, опускаясь в кресло - у него снова закружилась голова.
- Очень нормально, - язвительно сказал Ория, гибкими сильными пальцами обводя еще заметные отметины на лице друга, а потом взял аристократически узкую ладонь Мураки в свою руку и посмотрел на страшные рубцы.
Мураки только чуть усмехнулся, по обыкновению опустив ресницы - Ория след от удара узнает при любом раскладе, так что ему юноша даже не стал пытаться лгать про падение на корму лодки. Цуруко тоже посмотрела на Мураки внимательнее.
- Похоронила бы ублюдка, который такое с тобой сделал, Мураки… - чуть хрипло сказала она.
- Бесспорно.
- Хотя, - уже спокойнее продолжала Цуруко, - думаю, нам с Орией особо волноваться не следует. Ты не тот человек, чтобы сотворивший такое продолжал радоваться жизни. Так, что? все уже похоронено до нас?
Мураки покачал головой, вроде: «и да, и нет».
- Во всяком случае, жизни этот человек больше не радуется.
Цуруко недобро усмехнулась.
- Поглощенная действительно мертва? - спросил Ория, вставая за спинкой кресла Мураки и кладя тяжелые ладони ему на плечи.
- Да.
- И кто же ее убил? - руки воина начинают двигаться, разминая сильные мышцы плечей и неожиданно хрупкие ключицы под белой рубашкой.
- Я, - отвечает Мураки, прикрывая глаза.
Цуруко фыркает, как морской котик, даже не пытаясь этого особо скрыть. Но фырканье это не саркастическое, а скорее носит характер высказывания: «так я и знала»:
- Убийство праздновать не принято, но я думаю, мы сделаем исключение, мальчики!
«Мальчики» ответить не успели - вошла Магистр Стихий и попросила Мураки Кадзутаку зайти в Озерный Садик.
Когда Мураки вошел, Кейшер сидел за своим столом с мраморной столешницей и занимался бумагами, стопками лежащими на нем. Вокруг стола все было заплетено зелеными растениями, растущими прямо из промежутков в светло-голубоватых плитах пола. Журчали многочисленные фонтанчики, фонтаны, водопады и каскады. Через окна в потолке пробивалось не по-зимнему яркое солнце, играя ослепительными бликами на поверхности воды и бегая желтыми пятнышками по зеленой листве. Впрочем, Мураки не разу не видел, чтобы в Озерном Садике не светило солнце, даже если на улице был ливень. Говорили, что здесь была замешана магия Магистра Стихий, которой подчинялась любая погода на Острове Магистрата и которая могла взять под контроль природу в любой или почти любой части мира.
Раньше Мураки любил бывать в Озерном Садике. Ему нравились чисто умытые беломраморные стены, зелень и шепчущая вода, в голосе которой, по поверьям, можно было услышать голоса всех Магистров за все время существования Магистрата. Громадные сводчатые окна выходили во внутренний двор Главного задания, построенного в виде квадрата. У этих окон были очень широкие подоконники, которые и были любимым местом сборов трех друзей. Мураки обычно сидел, забравшись с ногами на подоконник, а Ория с Цуруко, соответственно, должны были стоять рядом. Если бы кому-нибудь пришло в голову спросить Мураки, что он думает об этом, он, вероятно, не тушуясь, ответил бы, что интеллект человека проявляется не тогда, когда он может заставить людей стоять вокруг него, а когда при этом они чувствуют, что им оказана честь.
Пока верховным Магистром бы Менестрель (никто не знал его настоящего имени), Озерный Садик был самым популярным местом для многих учеников. Но Менестрель скончался, и новым Верховным Магистром Девятка выбрала Кейшера, и с компаниями в Озерном Садике было покончено раз и навсегда.
Большая часть учеников перестала ходить в обитель Верховного Магистра, просто потому что теперь это грозило страшными карами со стороны блюстителей дисциплины, которых, правда, в Девятом Магистрате было не так много, но ведь никогда не знаешь на кого нарвешься, верно?
Но для Мураки Озерный Садик стал похож на остывший труп. Оболочка еще лежит и даже не тронута тлением, но душа из нее уже ушла. И по непонятным причинам при виде легких черных узорчатых решеток в рамах окон из белого камня, у него перед глазами вставили совсем другие картины из недалекого прошлого,
(белый-белый снег. Ни одного пятнышка, ни одной соринки… Кроме длинных и широких темных полос. Полос крови. Его крови и крови Элен. Не так далеко от них лежит остов обгоревшей машины. Мураки лежит на снегу. Снег белый-белый. Как фарфор. И такой же холодный. Этот холод временами приводит Мураки в чувство, но невыносимая боль во всей левой половине тела снова и снова заставляет его терять сознание. А рядом с ним лежит его невеста. Которой так и не суждено было стать его женой. Память Мураки была безжалостна. Он помнил все. Помнил, как они везли образцы крови в Центр Здравоохранения поздней зимой. Помнил, как холодно было в машине - не работала печка, и они, чтобы согреть губы, целовались. Помнил взрыв, прогремевший сзади - разорвался баллон с жидким гелием, в котором были образцы. Они обернулись назад, и Элен не справилась с управлением. Изумрудно-зеленую машину занесло на заснеженной дороге, и она, вылетев на обочину, врезалась в дерево. Почему он выпал из машины, когда она, кувыркаясь, летела в ледяную бездну? Ах, да, с его стороны в машине не было ремней безопасности. Он потерял сознание на какое-то время, но и после помнил все. Помнил, как подполз к машине, открыл дверцу и постарался вытащить Элен. Он потянул ее за правую кисть, а она осталась у него в руках, как в детских страшилках. Ее рука была оторвана, как и обе ноги. Нет, не сломаны, а именно оторваны. И это ощущение, когда ее оторванная рука, холодная и какая-то податливая - мертвая, упала ему на колени, он не мог забыть. Он оттащил Элен от машины, и за ее культями остались эти полосы на снегу. Его сил еще хватило на то, чтобы кое-как перевязать ее, но потом он мог только лежать на снегу, на белом-белом, чистом снегу, и чувствовать, как холод проникает, внутрь его тела, забирая жизнь. А рядом с ним лежала его невеста. Мертвая. Холодная, как снег. Белый-белый снег.)
а прошлое это было для Мураки на редкость безрадостно. Собственно весь последний год стал для него, уже за свою, в общем-то, не очень длинную жизнь потерявшего так много близких людей, настоящим испытанием на прочность.
Поэтому, теперь Мураки не любил даже проходить мимо Озерного Садика. Этот труп, бывшего счастливого места, стал для него своего рода символом. Такое ощущение он испытывал только в доме своего деда, умершего в Токио...
…Мураки подошел к столу Кейшера почти вплотную.
- Добрый день, господин Верховный Магистр.
Кейшер так и не поднял головы, подчеркивая, как сильно он занят.
- Я слушаю, Кадзутака.
- Я выполнил ваше задание. Вот Нож Неназванных, - с этими словами Мураки ставшими неожиданно неловкими пальцами расстегнул цепочку и положил кинжальчик на стол Верховного Магистра.
Кейшер мельком взглянул на ножичек в богато инкрустированных ножнах и снова уткнулся в бумаги.
- Очень хорошо. Поздравляю вас, - радости в его голосе было не больше, чем озер в среднестатистической пустыне, - Посвящение состоится сегодня вечером, можете пока идти, Девять Магистров я созову сам.
Мураки стиснул зубы и, не убирая с лица застывшей полуулыбки, развернулся и отправился к выходу.
- Кадзутака! - окликнул его Кейшер, - возьмите Нож. Мне он не нужен. Тем более что на материках - это не более чем красивое украшение.
Мураки чуть было не ахнул.
- Вы хотите сказать…
- Его силы связаны с силами Безымянных. Если кинжал ни разу не побывает за Охранной Полосой в течение года - он превратится просто в прекрасную игрушку.
- Тогда зачем он был вам нужен? - не выдержал все же Мураки.
- Мне он не был нужен, Кадзутака, он был нужен вам. Это было ваше задание.
Мураки хотел было что-то сказать, но только взял Нож со стола, снова одел его запястье и, стиснув кулаки, вышел из Озерного Садика, не произнеся ни слова.
И только выйдя, с трудом разжал сведенные судорогой пальцы. На каждой его ладони виднелись по четыре кровавые полукруглые ямки - следы от ногтей.
* * *
Мураки встал со скамейки и взял томик Эдгара По - висок колоть перестало. Он раскрыл книгу, сворачиваясь клубочком в углу койки, но читать не стал. Положил томик на колени и посмотрел на собственные руки, вытянув тонкие пальцы с длинными ухоженными ногтями, острыми и блестящими.
«- Сколько крови на твоих руках?! - голос, несмотря на усилия его владельца казаться спокойным, срывается не то от ярости, не то от чего-то еще.
- Больше, чем ты можешь себе представить, Цудзуки-сан… Кстати, что ты делаешь сегодня вечером? Может быть, поужинаем вместе? - Мураки владеет своим голосом гораздо лучше, не позволяя никаким эмоциям, кроме разве что насмешливой иронии прорываться наружу».
Мураки не удержался от улыбки: Цудзуки всегда такой! Эмоциональный и наивный, внешне хрупкий, но на самом деле очень сильный.
Внезапно низкая тяжелая вибрация разлилась в холодном воздухе. Ворон, видимо, решивший поселиться у Мураки в лодке, всполошился и хрипло закаркал. Мураки перевел взгляд на свое запястье, на котором чуть дрожал Нож Неназванных.
Он пробыл за Охранной полосой достаточно, чтобы Нож успел впитать в себя нужное количество магии Безымянных. Кинжал требовал крови. Жертвоприношения. Вновь обретенные магические силы наполняли его, заставляя вибрировать и пульсировать, как будто на руке у Мураки бьется человеческое сердце.
Теперь можно было уехать за переделы Охранных полос, забросить кинжальчик в дальний ящик стола и на целый год забыть о проклятом Добром и Злом Острове.
Но можно было и остаться и попробовать снова сыграть в кошки-мышки со смертью на Острове Безымянных Богов.
Мураки сидел и неотрывно смотрел на трепещущий кинжал. Сипло кричал ворон. Зимнее холодное, негреющее солнце стояло в зените.
* * *
Цуруко с трудом открыла глаза. В голове какая-то каша, все перепутано, все перемешано… Мысли, мечты, воспоминания - давние и совсем свежие, слова песен и строки из книг… Песни в основном те, которые нравились ей, и которые она пела вечерами в своем клубе. Книги, напротив, в основном те, которые нравились Мураки, и которые он читал им с Орией в те далекие годы, когда…
Мураки! Ее обдало влажным жаром. И все воспоминания немедленно заняли свое положенное место.
Цуруко быстро прикрыла глаза и проверила связи. Ничего. Сознание ее словно в темноте. Нет связи ни с Мураки, ни с Островом, а это уже куда хуже… ничего. Все нити оборваны.
- Fuck! Ублюдок долбанный! - отпустила Цуруко по поводу приятеля, добавив еще пару эпитетов, и поморщилась - звук собственного голоса причинял боль.
Цуруко с трудом встала, глядя на обои и мебель, испачканные кровью. Ее кровью. Кровь была и на руках. Женщина прикоснулась к своему лицу: губы, подбородок все в засохшей крови. Дышала она с трудом - ноздри забиты комочками запекшейся крови. Во рту соленый привкус.
Держась за стены, она добралась до ванной комнаты. Посмотрела на себя в зеркало и тут же об этом пожалела. Вся левая часть лица превратилась в одну огромную гематому. Цуруко приходилось в своей жизни выглядеть и хуже. Особенно после некоторых стычек в Доме Летающих Кинжалов или в клубе, но впервые причиной такого был Мураки.
- Мудак, - еле слышно прошептала она.
Цуруко пару раз умылась, пока стекающая вода не перестала приобретать розовый цвет. Потом вышла из ванной комнаты и села на первый попавшийся стул, потихоньку успокаиваясь. В конце концов, ей еще повезло - она могла умереть или просто сойти с ума. Примеров таких в магии тьма тьмущая. Да и вообще уязвимее телепатов, пожалуй, только эмпаты. Телепатам взамен этой уязвимости дается большая власть: играть разумами людей как своими игрушками. А эмпаты «награждаются» только огромной ответственностью - чувствовать чужую боль.
Цуруко потерла лоб - похоже у нее температура. Она взяла градусник и зажала его зубами. Так и есть. Cool! Женщина направилась к кровати, ежась от озноба. Надо не забыть позвонить Есико и сказать, что в клуб она сегодня вечером не придет. Даже если и сможет, с таким лицом там делать нечего.
Пока Цуруко лежала, пытаясь отрешиться от боли во всем теле и заснуть, она успела подобрать еще пару приятных слов в адрес Мураки. Но даже сейчас ей и в голову не пришло ослушаться его просьбы и сообщить в Энма-чо о том, что ей было известно.
Теперь от нее ничего не зависело. Жизнь Цудзуки только в руках Мураки. Кадзутака единственный решает, что делать.
Как всегда.
* * *
Цудзуки уже со счета сбился, сколько раз за время пребывания здесь ему зачитывали приговоры разные люди и нелюди. Забыл настолько, что даже страх куда-то исчез. Не то, чтобы у него появилась надежда от такого постоянного решения повременить с приведением приговора в исполнение. Надежда слишком хорошее слово для того, что царило в его душе на Острове Неназванных. Скорее это было какое-то фаталистическое смирение с происходящим.
Когда-то давным-давно он мечтал о смерти. Чувство отверженности, изгойства и вины заставляли его раз за разом пытаться совершить самоубийство. Он помнил, как резал себе вены. Много раз, сначала просто осторожно проводя острейшим ножом по правому запястью, а потом, уже когда все мысли вылетели из головы, буквально кромсая собственное тело, не думая ни о чем, резал и резал - вдоль, поперек и как-то наискось. Кровью было залито все вокруг. Но умереть ему не удалось.
Ему тогда было 18 лет. В возраст, который другие юноши встречают в компании друзей и родных (во всяком случае, так было в эпоху Мэн), Цудзуки вступил на больничной койке, где ему предстояло провести следующие восемь лет. Боги, как же он хотел умереть тогда! За все эти восемь лет (а это не много не мало бесконечные 2922 суток) Цудзуки ни разу не ел, не пил, не спал, надеясь, что следующий день станет для него последним. Сознание его, правда, затуманилось бредом - от голода, жажды и усталости, но того, о чем он так мечтал, не случалось. Смерть к нему не приходила. Каждый раз, немного приходя в себя, Цудзуки снова и снова пытался поторопить ее. В своем старании юноша доходил до того, что его врач язвительно записал у себя в дневнике: «Сегодня пациент снова совершил попытку самоубийства - первую в этом году». Раны на теле Цудзуки также упорно затягивались, но с каждой попыткой все медленнее и медленнее. Шрамы на правом запястье так и остались на его коже…
Эти воспоминания всегда с ним. Он хотел смерти, но не получил ее - стал синигами. Однако сейчас, на Острове Безымянных, грядущая смерть вовсе не представлялась юноше похожей на избавление.
На этот раз, кстати, никто не стал тратить время на зачтение Цудзуки приговора. В то утро память Цудзуки была милосердна - он не сохранил почти никаких воспоминаний. Одна мысль крутилась у него в голове: «Не кричать… Только не кричать и не просить… Спасти себя этим - не спасешь - никто еще не спас, а душу погубишь. Душу ее ведь не может рвать от отвращения…».
Только, когда солнце стало продвигаться к полудню, резкий толчок привел его в чувство. Кожаный кнут, привязанный к седлу лошади, захлестнули вокруг щиколоток синигами. Цудзуки не успел даже понять, что происходит, как Жрица Храма - раскрасневшаяся с горящими глазами, явно возбужденная видом страданий человека - хлестнула лошадь, и та понесла. Цудзуки, можно сказать, повезло. Вылетев на пляж, перепуганное животное свернуло и полетело по песчаной отмели, а не помчалось в сторону скалистых насыпей. Неправдоподобно белый песок забивался в нос, рот и скрипел на зубах, в бессмысленных попытках за что-нибудь ухватиться Цудзуки до крови сдирал кожу с пальцев об него, но это все-таки лучше, чем при каждом рывке лошади ударяться головой об обломки скал.
Как лошадь притащила его тело назад, он не помнил. Веревку отвязали от седла и перекинули через балку. Тело юноши безвольно повисло вверх ногами. Двое рабов встали с обеих сторон от висящего синигами. По приказу жрицы один из них с силой ударил пленника палкой, на манер ребенка, разбивающего рождественскую кружку с подарками. Тело Цудзуки качнулось в сторону, и второй раб встретил его новым ударом.
Снежная масса пятналась неправдоподобно яркой кровью. Пленник раскачивался на скрипящей и гудящей веревке. Руки его бессильно вздрагивали от каждого нового удара…
* * *
Мураки с ночи не мог ни на чем сосредоточится. Ни о чем определенном он не думал, но сфокусировать сознание было выше его сил. В какой-то мере это состояние было связано с кинжалом на его запястье, который теперь был сильнее любого мага с материка и требовал крови. Сейчас. Сейчас же.
Однако попытки кинжала заставить своего обладателя принести жертву Безымянным, были знакомы Мураки, и он им не поддавался.
«Зарядка» Ножа закончилась, и можно было уже снять его с руки, скинуть заклинания с лодки и держать курс восвояси, но Мураки почему-то медлил. Кинжал продолжал в бессильной злобе биться у него на запястье, а лодка продолжала под влиянием магии доктора описывать круги вокруг Охранных Полос.
Он проснулся еще до рассвета. Вокруг стояла необыкновенная тишина, какой обычно и не бывает на море. И так все утро. Ни плеска, ни криков птиц, ни шума моря - ничего не было в застывшем воздухе. Ворон сидел, нахохлившись, и тоже не издавал ни звука, только напряженно следил за Мураки черными пуговками глаз. Во всяком случае, так казалось мужчине. Нет, определенно нервы у него начали расшатываться.
Солнце потихоньку вставало, но все вокруг еще тонуло во мгле, когда Мураки, наконец, решился. Он вызывающе тряхнул платиновыми волосами и опустился на колени.
Тихо полились слова чужой и чуждой этому месту молитвы. Кинжал забился так, что Мураки показалось, будто ему сейчас оторвет кисть. Ворон издал сиплое карканье… Нет, даже не карканье, а хриплый вопль, полный ярости и боли. С новым воплем птица взвилась в воздух и улетела прочь.
Мураки с жесткой усмешкой на губах поднял правую руку, чтобы перекреститься. Кинжал описал дугу вокруг его запястья на натянутой до предела цепочке и чуть было не полоснул Мураки по лицу. Мужчина одернул голову и зажал трепещущий кусок стали в руке.
- Слушай меня… Отринув проклятых Богов, которым не даны Имена, я напою тебя кровью, - в тихом голосе Мураки звучала сила и, пожалуй, гнев, - и ты будешь служить мне, но я не назову себя твоим хозяином!
Кинжал дернулся последний раз и выжидающе затих. Мураки зло рассмеялся и, сдернув с кинжала ножны, стиснул сверкающее лезвие в кулаке. Острые края глубоко врезались ему в ладонь и в пальцы, и по ножу полилась кровь. Боль была такой сильной, будто его руку жгли каленым железом, но Мураки продолжал сжимать металл сильнее и сильнее.
Кровь теперь текла сплошным потоком по специальной ложбинке на лезвии, заливала ручку, но с ручки на палубу падали только отдельные крупные капли, будто металл был пористый и впитывал по дороге принесенную ему в жертву кровь.
Капли падали на светлую палубу, и расплывались по ее поверхности… Мураки отрешенно смотрел на них, крепче сжимая лезвие. Рука его стала скользкой от крови… А капли все капали и капали медленным и тяжелым алым дождем…
Кап… кап… кап…
* * *
Кап… кап… кап…
Красные капли пятнали снег, срываясь с кончиков пальцев синигами, висящего вниз головой. Очень красивое сочетание: красные пятна на белом снегу - это известно еще с эпохи Эдо, не один десяток поэтов описывал такую жестокую красоту, но у Цудзуки не было возможности по-настоящему оценить ее.
Рабы отошли, и теперь он раскачивался на веревке только по инерции.
- Снимайте эту падаль! - скривилась Жрица Храма.
Раб перерубил веревку, и тело Цудзуки тяжело рухнуло на землю.
- Он жив?
- Без сознания…
Жрица Храма закрыла глаза и провела рукой над темноволосой головой юноши.
- Проклятие! Он все еще сопротивляется! - немного успокоившись, женщина приказала: - приведите его в себя!
Для Цудзуки все чувства разом яростно заработали, когда его вдруг бросили в ледяную воду. Морская вода была налита в какой-то резервуар, Цудзуки захлебнулся и, пытаясь откашляться, вынырнул. Однако только он сделать первый вдох, как сильные руки стиснули его волосы в кулак и снова окунули в студеную воду с головой. Каждый раз, палачи давали ему вздохнуть и вновь толкали вниз. На лице у синигами мешались кровь, слезы, слизь и морская едкая вода. В конце концов, его вытащили из воды и швырнули в грязную снежную кашу, истоптанную и залитую кровью.
- Спускайте собак! - в порыве какого-то садистского восторга выкрикнула Жрица.
Цудзуки поднялся, опираясь на колени и дрожащие руки, глубоко вязнущие в ледяной грязи. Чтобы не закричать ему хотелось закусить губы, но они были разбиты так, что боль становилась непереносимой.
- Свора собак на одного измученного и израненного юношу? Это нечестно, Жрица. Хотя не могу отрицать, что довольно забавно… - прервал экзекуцию негромкий, но властный голос.
Цудзуки поднял расширившиеся от изумления глаза, чтобы увидеть обладателя этого голоса. Хотя зачем ему было видеть его? Этот голос Цудзуки узнал бы в любой ситуации.
Метрах в десяти от места казни, на небольшом возвышении стоял высокий мужчина, одетый в белое. Его прямая и гибкая, как лезвие кинжала, фигура выделялась в наступивших сумерках. Казалось, что он окружен сиянием. Не обращая внимания на застывшую на месте от гнева и удивления Жрицу, он подошел к Цудзуки и мягко поднял голову синигами, разглядывая разбитое лицо.
- Poor little boy, - тихий и глубокий голос его завораживал, - До чего ты довел себя, Цудзуки-сан…
- Кто ты такой? - наконец пришла в себя Жрица. Тон ее, однако, выдавал не только изумление и гнев, но и страх.
- Кадзутака Мураки, - последовал спокойный ответ, и доктор даже отвесил в сторону Жрицы издевательский полупоклон.
- Мураки? Мураки? - женщина едва владела собой, - Ты… ты…
- Да, - безмятежно подтвердил Кадзутака, - это был я.
- Да как ты посмел снова приехать на Остров?!
- У меня появились здесь дела, - небрежно бросил Мураки, не глядя на Жрицу. Похоже, что все его внимание было поглощено синигами, который не знал, что и думать обо всем происходящем и изо всех сил старался сохранять спокойствие, так как он чувствовал, что в противном случае у него просто начнется истерика.
- Какие дела? - брови Жрицы поднялись к самым волосам, да там и остались, - Зачем ты приехал на Остров, Мураки?
- Не за приятными воспоминаниями, разумеется, - отрезал тот, - У тебя есть то, что нужно мне. И я готов это купить.
- И что же это? - поинтересовалась Жрица, складывая руки на впалой груди.
- Он, - Мураки чуть кивнул в сторону Цудзуки
- Интересно… - тонкий, как разрез ножом, рот перекривился от презрения, - И что же ты можешь предложить за него?
Мураки сдержанно усмехнулся. Язвительные мысли Жрицы он читал, как раскрытую книгу. Похоже, она считает его самоуверенным мальчишкой, убежденным в том, что высшей ценностью в мире является кредитная карточка. Что ж, тем хуже для нее. Когда Мураки начинает игру, он рискует по крупному.
    И деньги - вздор, и чувства - бред,
    И кроме крови - платы нет.
    Когда на риск идет игра -
    Лишь жизнь за все - одна цена.
- К примеру, это, Жрица - и Мураки высоко поднял руку с кинжалом на ней. Жрица ахнула. Рабы отшатнулись, а чувствительная тектоника Острова отреагировала новым подземным толчком. - Кинжал Неназванных, - уведомил их Мураки, с удовольствием наблюдая за реакцией, - Это достаточная цена за юношу смешанной крови?
На какое-то время повисло тяжелое молчание. Цудзуки, понимая, что он здесь ничего сделать не сможет, почти не таясь, рассматривал Мураки. На том был теплый белый плащ и дорожный твидовый костюм: корректнейший пиджак и брюки с отглаженными стрелками, единственное послабление обычному имиджу свитер с высоким горлом, вместо привычной рубашки с галстуком - словом, ощущение было, будто они встретились где-нибудь на центральной улице Токио, а не на забытом Богами и людьми Острове
- У меня всего три замечания, Мураки, - наконец заговорила Жрица, - во-первых, зачем мне этот Нож? В нем сила, роднящая Поглощенную с Безымянными, а я надеюсь, провести в этот мир самих Неназванных…
- Но если не получится и он погибнет, твои Боги погибнут вместе с ним.
- Если не получится, тогда я возьму кинжал…
Мураки недобро рассмеялся.
- Да за кого ты принимаешь меня, Жрица? Эта сделка действительна очень короткое время. Я не собираюсь ждать, пока ты уничтожишь то, что должно стать моей наградой.
Жрица снова помолчала.
- Второй вопрос: а обладает ли Нож какой-нибудь силой теперь, через четыре года после похищения?
- Бесспорно, - кивнул Мураки, - Благодаря его силам мне удалось проникнуть на Остров сейчас, не встречая помех со стороны Стражей.
Жрица смотрела на Кадзутаку с недоверием. Он вызывающе вскинул голову и снова поднял руку.
- Скажи мне сама, Жрица, обладает ли этот артефакт какой-либо магической силой?
Внезапно ощущение дежа-вю охватило Мураки. Жрица Храма какое-то время смотрела на Нож.
- Третий вопрос: что мешает мне убить тебя и забрать кинжал так, как ты украл его у Поглощенной?! - она сделала знак рабам. Те не очень решительно направились к Мураки. Тот помедлил несколько мгновений и вздернул руку с кинжалом. Стена серебряных брызг рассыпалась в воздухе, и нападающие рухнули в месиво из снега, грязи и ледяной воды. Мертвыми. Цудзуки в ужасе отпрянул.
- Я думаю, что тебе помешает сам Кинжал, - спокойно ответил Мураки, со скучающим видом глядя на трупы, - я принес жертву не Безымянным Богам, а самому Ножу. Я напоил его своей кровью, и теперь он защищает меня, - словно в ответ на это рана на ладони запульсировала болью, - ты в ловушке, Жрица. Я предлагаю первый и последний раз. Если ты не согласишься, я больше у Острова не окажусь, и Нож утратит свои силы и станет навсегда потерян для вас.
- Ты блефуешь, - неуверенно пробормотала Жрица, - ты не откажешься от той власти, которую может дать тебе кинжал.
- Проверь? - вызывающе сказал Мураки.
Цудзуки не все понимал из того, что говорилось. Не только потому, что знал предысторию отрывками, но и потому, что большая часть слов ускользала от его измученного сознания. Однако на месте Жрицы, он бы не рассчитывал на то, что Мураки блефует - это не в его стиле.
- А полукровка согласиться, чтобы его жизнь была отдана тебе? - с последней надеждой спросила Жрица.
- Полагаю, поразмыслив, он все-таки поймет, что лучше это, чем привести в мир Богов, жаждущих только разрушения и гибели всему живому, ибо в его теле они смогут вырваться за Охранные Полосы - сухо ответил Мураки, - Особенно если прикинет, что будет чувствовать, когда они начнут вершить свою расправу его силами, подавив, но не уничтожив его сознание. Верно, Цудзуки-сан?
- Верно, - выдавил из себя хриплый шепот Цудзуки. Ужасно стать куклой Мураки, но еще ужасней - причиной гибели тысяч и миллионов людей.
Жрица поджала губы. С одной стороны, ей не хотелось, чтобы на Острове снова появилась Поглощенная и забрала ее власть в свои руки, с другой, она боялась, что, если затея с Цудзуки не оправдает себя, Безымянные вообще исчезнут с Чиджоу. Мураки прекрасно понимал ее страдания, но ни за что на свете не захотел бы облегчить их.
- Хорошо. Я отдам тебе полукровку, - выплюнула она, глядя на Мураки с ненавистью.
Они пожали руки, и когда пальцы Жрицы Храма больше похожие на когти коснулись его кожи, Мураки понадобилась вся его незаурядная сила воли, чтобы не вздрогнуть. Как укус беззубой змеи - не больно, но жутко. Ладонь у Жрицы была холодной и сухой. По традиции Мураки поблагодарил ее за заключение договора.
- И тебе спасибо, Мураки, и будь ты проклят нашими и своими богами!
- Благодарю, - насмешливо ответил Мураки, отвесив церемонно-издевательский поклон.
- Завтра утром, как требует обычай, мы передадим жизнь полукровки тебе, - сквозь зубы процедила Жрица Храма.
- Не пойдет, - быстро возразил мужчина, - я хочу, чтобы эту ночь он провел где-нибудь в пределах моей досягаемости. Не хочу, чтобы завтра вы заявили мне, что ночью он умер от потери крови или чего-нибудь еще.
- Нет. - с нехарактерной торжественностью произнесла Жрица, - мы заключили договор, и мы сдержим слово. Завтра мы отдадим его тебе, но ночью его должны подготовить к церемонии.
Мураки смерил Жрицу долгим взглядом и кивнул.
- Хорошо, - он наклонился к Цудзуки, все еще сидящему на земле, и прошептал, - тебе страшно?
Синигами только отрицательно покачал головой. Мураки помедлил секунду, будто собирался сказать еще что-нибудь, но передумал, выпрямился и дал Жрице Храма знак забирать пленника. Цудзуки увели.
Мураки спустился вниз к морскому побережью, где стояла лодка. Он не был особо фанатичным поклонником занятий в Доме Летающих Кинжалов, но хорошо помнил уроки Магистра Боевых Искусств по поводу правил нахождения на вражеской территории. Одно из них гласило: «На территории врага никогда не отходи от того, что является для тебя единственным средством выбраться оттуда». Не то, чтобы он не верил в честность Жрицы,… хотя, если честно, нет, не верил. Во-первых, потому, что вообще старался никому особо не верить; а во-вторых, ему просто не нравилась Жрица Храма. Совсем не нравилась. Она напоминала ему грифа, которого он видел в Национальном Парке США. Только если тот питался смертью и бросался на свою жертву от голода, эта женщина сделала бы нечто подобное от злости.
Он сидел, прислонившись к борту лодки, и курил свои обычные длинные и тонкие сигареты. Вокруг него сгущалась темнота, казавшаяся слишком черной даже для зимнего времени на севере. Уже на расстоянии вытянутой руки Мураки с трудом различал предметы. Кинжал замер у него на запястье, но Нож словно притягивал к себе силы Безымянных, и из-за этого Мураки все время не покидало чувство, будто на него смотрят или его ищут.
Однако, несмотря на все это, настроение у доктора было превосходное. Если пассивное ожидание в лабиринте или лодке постепенно действовало ему на нервы, то происходящее сейчас - наоборот, ибо это была уже настоящая игра, а во время самой игры Мураки мог быть очень терпеливым.
Читать в темноте было невозможно. То есть можно, конечно - для его правого глаза света вполне хватало, но от долгого его напряжения начинала болеть голова. А у Мураки было ощущение, что завтра голова ему понадобится настолько ясной, насколько это возможно после бессонной ночи.
На его часах стояла подсветка, и Мураки смотрел за минутной стрелкой, медленно ползущей по циферблату. Время близилось к полуночи. Он достал хлебцы и подогрел их. Налил в стакан минеральной воды и медленно выпил мелкими глотками. Встал и отряхнул крошки с колен. Стрелки подошли к цифре 12 и перевалили через нее. Этот процесс всегда завораживал Мураки. Одно мгновение: и день навсегда ушел в прошлое, и «сегодня» превратилось в «вчера», а «завтра» - в «сегодня».
Начался долгий трехнедельный пост. Теперь еда, еще оставшаяся в лодке, ему не понадобится: либо завтра они вырвутся с Острова, и тогда он окажется в Токио задолго до окончания поста; либо - нет, и тогда им уже ничего не понадобится…
Мураки сидел у бортика лодки, курил, смотрел в темноту и ждал рассвета.
*
Цудзуки подняли задолго до рассвета. Впрочем, за эту ночь он не проспал и нескольких часов подряд. В плюс к каше, царившей у него в голове, добавились несколько очень неудобных вопросов. «Что здесь делает Мураки?», «Как он оказался на Острове?», «Откуда узнал, что я здесь?», «Почему хочет мне помочь?» и, наконец, самый главный, «Что он потребует за эту помощь?»
Утром его вывели к морскому берегу, где наспех была сооружена палатка, окруженная рабами, рабынями, жрецами, жрицами - большая часть населения Острова собралась здесь. Синигами отвели в палатку, и двое рабов по приказу Жрицы начали раздевать его.
- Это еще зачем? - у Цудзуки даже хватило сил, чтобы возмутиться.
- Ты переходишь теперь в собственность Мураки, - объяснила ему Жрица безо всяких видимых признаков злости, - Как будто рождаешься заново. В новую жизнь ты не можешь принести ничего, что принадлежало тебе раньше.
- А нельзя оставить хотя бы ту одежду, которая на мне?
- Нет, Цудзуки. Ничего. Ни одной нитки.
Юноша удивился - он вообще не думал, что Жрица знает, как его зовут - но промолчал. Рабы смыли с его тела запекшуюся кровь и грязь и, набросив на него легкую ткань, вывели на берег.
Люди, столпившиеся тут, успели выстроить живой коридор от самой палатки до того места, где стоял Мураки. Из толпы вышла девушка в черном плаще, которую Цудзуки уже видел в самый первый (боги! какой давний) день своего пребывания на Острове Безымянных. Орана держала на вытянутых руках пластину из какого-то светло-голубого прозрачного вещества, напоминающего горный хрусталь.
- Кто отдает этого юношу? - громко спросила она.
- Я, - ответила Жрица. По воздуху, поддерживаемая какой-то неизвестной силой, пластина подплыла к ней. Женщина склонилась к самой ее поверхности и прошептала: «Коссил». Камень засветился розоватым цветом.
- Кто принимает этого юношу? - снова спросила Орана
- Я, - в свою очередь сказал Мураки. Камень переплыл к нему. Он поднес ее к губам и неслышно выдохнул «Церрет». Пластина тут же стала ослепительно белой. Она снова выплыла на середину к Оране.
- Кто этот юноша, за которого платят такую цену? - в третий раз спросила Орана.
- Я, - тихо вымолвил Цудзуки. При едва слышно названном Имени в камне закрутились фиолетовые вихри с черными крапинками по ним. Камень поднимался все выше и выше и над головами толпы взорвался, разлетаясь на тысячи сверкающих голубых искр, утонувших в океане.
- Как Камень Терпения, исчезнувший в водах Моря, не поднимется вновь, так и эту сделку нельзя будет расторгнуть, - провозгласила Орана
Жрица сорвала ткань, покрывающую тело синигами, и толкнула его вперед. Иглы мороза впивались в обнаженную кожу Цудзуки, но щеки его пылали от неподавляемого чувства стыда и унижения. Эти несколько десятков шагов под перекрестными взглядами живого коридора показались ему бесконечно долгими - ни одной мысли, только голова все тяжелеет, как в жару.
Наконец он подошел к Мураки. Тот окинул его недвусмысленным взглядом, заботливо накинул на плечи синигами свой белый плащ и отстранил Цудзуки, заставив встать у себя за спиной.
- Теперь твоя часть договора, Мураки, - напряженно глядя на него, проговорила Орана. Мужчина кивнул.
Он сдернул с руки Кинжал, оборвав цепочку, и левой рукой подкинул его в воздух, а правой выхватил из кармана маленький пистолет и выстрелил прямо в Нож. Из металла в разные стороны полетели искры, но, как показалось Цудзуки, символ Неназванных остался цел. Грохот, однако, стоял такой, будто что-то взорвалось. Внутри Острова нарастал гул, и вдруг разразилось настоящее землетрясение. Толпа повалилась на морской берег, запорошенный снегом, однако Мураки устоял на ногах. Он крепко схватил запястье синигами и, рывком подняв его на ноги, потащил к катеру.
- Быстрее!
Вокруг летели довольно крупные камни - обломки обрушившихся скал, но Цудзуки не замечал этого, сосредоточившись на том, чтобы успеть за Мураки, стискивавшего его запястье.
Подтащив синигами к морю, доктор с такой силой толкнул его в лодку, что тот неловко запнувшись о борт рухнул на корму и, ударившись виском об острый край скамейки, снова уплыл куда-то на волнах беспамятства…